Жизнь первых христиан. Собрания и литургия

Степенность христиан

Вся жизнь христиан была образцом умеренности. Заботясь, преимущественно, о внутреннем величии и благородстве, и дорожа только духовными сокровищами, они осуждали всё то, что изобрела роскошь в преисполненном богатствами Римском государстве, как например, построение пышных зданий, обзаведение богатой мебелью, столами из слоновой кости, ложами из серебра, обтянутыми пурпуровою и вышитою золотом материей, золотую и серебряную посуду, украшенную резьбою и драгоценными камнями (Климент Александрийский, "О воспитании детей"). Вот, что нашли мучители в горнице, в которой жила св. Домна, богатейшая девица Никомидийская: Распятие, книгу Деяний Апостолов, рогожу на полу, глиняную кадильницу, лампаду и небольшой деревянный ящичек, в котором хранились Св. Дары для приобщения (Бароний, "Деяния мучч. Никомидийских," Летопись 29).
Христиане не носили одежд яркого цвета; св. Климент Александрийский одобрял белый ("О воспитании детей"), как знак чистоты, и притом сей цвет был в общем употреблении у греков и римлян. Христиане не любили также весьма тонких материй, особенно шёлковых, (бывших тогда в такой ценности, что они продавались на вес золота); перстней, драгоценных камней, завивания волос, опрыскивания себя духами, слишком частого посещения бань, излишней опрятности - словом, всего, что может возбудить чувственную любовь и вожделение (К. Александрийский, "О воспитании детей"; "Постановления апостолов"). Пруденций полагает первым знаком общения с христианами - перемену во внешности и отказ от украшений. Аполоний, древний писатель Церкви, делает следующий упрек монтанистам, говоря о их лжепророках: "Скажите мне, пророк напрыскивается ли духами? Любит ли наряды? Играет ли в кости? Отдает ли в рост деньги? Пусть скажут, позволительно ли сие, или нет? Я докажу, что их пророки то делают" (Евсевий, "История...").
Некий мученик, желая обличить в измене одного лжехристианина, указал судьям, что этот обманщик завивал волосы, пристально смотрел на женщин, что ел много и издавал винный запах (Бароний, "Деяния св. Севастиана," Летопись 289). Вообще, внешне христиане держали себя сурово или, по крайней мере, просто и степенно. Некоторые из них вместо обыкновенной одежды носили философскую епанчу (Тертуллиан, "В защиту философской епанчи"), как, напр., блаж. Августин, Тертуллиан и св. Геракл, ученик Оригена.

Забав у них почти вовсе не было. Они не ходили ни на какие народные зрелища, ни в театр, ни в амфитеатр, ни в цирк ("Постановления апостолов"; Тертуллиан "О зрелищах"). В театре играли трагедии и комедии, в амфитеатре происходило сражение на мечах или травля зверей; цирк был предназначен для состязания на колесницах. Все эти зрелища составляли часть идолопочитания и бесовских празднеств, - сего уже довольно было для христиан, чтобы чувствовать к ним отвращение; но кроме того они смотрели на них, как на главный источник развращения нравов. "Можно ли, - говорит Тертуллиан, - любоваться изображением того, что делать не должно?" ("О зрелищах"). Театр представлял собой зрелище безстыдства, амфитеатр - безчеловечности, тогда как христиане от этого были столь далеки, что не хотели смотреть даже на казни, совершаемые правосудием. Обе эти забавы служили пищею страстей (Блаж. Августин "Исповедь"). И даже посещение цирка, сколь невинным оно не казалось, было строго запрещено свв. отцами из-за возмущений, которые там господствовали и которые ежедневно приводили к ссорам, дракам, нередко даже кровопролитию. Сверх сего великие издержки, шедшие на эти зрелища, праздность, которую они питали, встреча мужчин и женщин, которые сидели здесь вместе и могли друг друга рассматривать с полною свободою и любопытством, - всё это в глазах христиан было предметом, достойным порицания.

Христиане не менее порицали игру в кости и другие сидячие игры, как вредные и к тому же, развивающие леность (Климент Александрийский, "О воспитании детей"). Они осуждали громкий смех и всё то, чем он возбуждается, т. е. постыдными телодвижениями и словами (Климент Александрийский, "О воспитании детей"; свят. Ириней, "Постановления апостолов"). Они не хотели видеть в жизни христианина ничего неприличного, низкого, недостойного честных людей, ни слышать от него глупых речей и безполезной болтовни, свойственной простонародью и, особенно, женщинам, которую обвиняет ап. Павел, говоря: "слово ваше да будет всегда с благодатью" (Кол. 4:6). Против сих-то безпорядков, как предохранительное средство, предписывалось молчание.

Сему всему не следует удивляться, ибо любители забав часто порицаются и даже проклинаются Св. Писанием (Притч. 3:34; 12:18), а св. Павел осуждает именно то, что греки называли евтрапелией: забавные разговоры и поступки (Ефес. 5:4), из которых Аристотелю угодно было составить особенную добродетель. В самом деле, вся жизнь христианина состояла в том, чтобы заглаживать прежние грехи покаянием и предотвращать будущие умерщвлением страстей. Кающийся, поскольку хочет наказать себя за неумеренное наслаждение удовольствиями, должен это начать отречением от самых дозволенных удовольствий, ибо, чтобы истребить страсть или, по крайней мере, ослабить её, должно, сколько возможно менее, поблажать ей. Посему истинный христианин никогда не должен искать чувственного удовольствия, а разве мимоходом получать то, которое сопряжено с необходимыми потребностями жизни, как например, вкушением пищи и сном. Если он наслаждается чем-нибудь, то это наслаждение должно быть истинное: таков отдых после трудов, удовлетворяющий слабости нашего естества, которое бы изнемогло, если бы тело находилось в непрестанном действии и душа в неослабном напряжении. Но искать чувственного удовольствия и ставить его целью жизни - это совершенно противно обязанности самоотвержения, которая составляет сущность добродетелей христианских. Телесный труд или прекращение занятия возвращают бодрость душе; отдых, пища и сон восстанавливают телесные силы; забавы же ни к чему не нужны.

Но сколь ни сурова представляется нам жизнь первых христиан, не должно однако же воображать, что она была горестная. Св. Павел требовал от них, конечно, не невозможного, когда побуждал их к радости (Филип. 4:4). Если они и лишены были чрезмерных удовольствий, за которыми гоняется большая часть людей, то, с другой стороны, свободны были от печалей и других страстей, их терзающих, поскольку жили без честолюбия и корыстолюбия. Не имея привязанности к благам настоящей жизни, они легко переносили неприятности, их сердце исполнялось спокойствием чистой совести, радостью благих дел, через которые они старались угодить Богу и, наипаче, сладкою уверенностью в будущей жизни, в которой не будет никаких огорчений.

По этой причине забота о потомстве не тревожила их. Они желали своим детям, как и самим себе, одного блага - скорее отойти от мира (Тертуллиан, "О зрелищах"). Если они покидали их сиротами, как то часто случалось с мучениками, то знали, что Церковь будет их Матерью и что они ни в чем не потерпят нужды. Таким образом они жили своим рукоделием или доходами, часть которых уделяли нищим, без забот и нужд, чуждые не только низкой и сколько-нибудь неправедной корысти, но и всякого желания собирать и богатеть. Так, когда между гонениями некоторые из христиан стали собирать недвижимость и искать сокровищ в земле, - это отцами почиталось безпорядком, достойным оплакивания (свят. Киприан, "О падении"). Люди, настолько холодные ко всему земному, не могли быть пристрастными к удовольствиям чувственным. "Какое удовольствие, - говорит Тертуллиан, - может сравниться с тем, которое происходит от презрения к миру, от истинной свободы, от чистой совести, от навыка довольствоваться малым и не страшиться смерти? Попирать ногами языческих богов, изгонять демонов, целить болезни, испрашивать откровений, жить для Бога, - вот утехи, увеселительные зрелища христиан!" ("О зрелищах").

Союз христиан

Так жили христиане порознь, вне всего общества. В собраниях же их под именем Церкви греки подразумевали собрание народа для совещания о делах общественных. Так собрание народа в Эфесе называется в Деяниях "церковью" (Деян. 19:32). Посему, в отличие от мирской церкви, собрание верующих именовалось Божией Церковью. Ориген, опровергая Цельса, сравнивает эти две церкви и утверждает решительно, что судя даже по христианам, стоящим на низшей степени христианского совершенства, Церкви христианские как бы светили в мире. Из самого понятия о Церкви видно, что христиане каждого города составляли единое общество; и вот, что было одним из главных предлогов к гонению: собрания их казались предосудительными, как несогласные с законами правления, и их единодушие, которое на самом деле происходило только от взаимной любви, представлялось заговором (Тертуллиан, "Апология").

Действительно, христиане одного города или селения сводили между собою тесную дружбу в собраниях, назначенных для молитвы и других благочестивых упражнений, где они виделись почти каждый день. Здесь имели они частые беседы и советовались друг с другом даже о неважных вещах, - радость и горесть у них были общие. Если кто-нибудь из них получал от Бога особую милость, все принимали в том участие; если кто находился в состоянии покаяния, все испрашивали прощение. Они обращались между собою, как родные, называя друг друга отцом или сыном, братом или сестрою, смотря по возрасту и полу.

Этот союз укреплялся властью родителей в своем семействе и подчиненностью их священникам и епископу, как говорит свят. Ириней в своих письмах. Епископы находились между собою в тесном союзе; без общего согласия они не предпринимали ничего важного. Принадлежавшие к одному кругу часто сходились на Собор, когда имели для сего свободное время. Епископы же из дальних мест вели между собою частую переписку, весьма удобную из-за чрезмерной обширности Римского единодержавия, которое Господь нарочно устроил с тем, чтобы содействовать успехам Евангельской проповеди (Ориген, "Против Цельса"). Эти письма имели особую форму для предохранения их от подлога и прикрытия святых истин, необходимых особенно во время гонений (Киприан, "К Клименту Римскому," Письмо 9). Для большей безопасности письма посылались с клириками, а за их недостатком с людьми, нарочно для сего избранными. Но так как Церковь Божия не ограничивалась пределами Римской империи, а простирала свое владычество по всем окрестным странам, то единство веры и нравов, общее всем христианам, было достойным ещё большего удивления при столь великом разнообразии народов, особенно когда замечали, что истинная религия отучила своих последователей от самых грубых и безрассудных привычек. После сего можно сказать, что Вселенская Церковь составляла точно одно тело, члены которого соединялись союзом не только веры, но и любви взаимной.

Молитва

Таким образом, новокрещенные мало-помалу вступали в новую жизнь, духовную и благодатную, что прежде казалось им невозможным, а теперь уже находили нетрудным. Первым и главным занятием их была молитва; согласно с учением апостола Павла о непрестанной молитве, христиане все меры принимали к тому, чтобы как можно чаще устремлять свой дух к Богу и вещам Божественным. Они всегда, когда только возможно было, молились вместе (св. Игнатий, "Письмо к Ефесянам"; Тертуллиан, "Апология"), быв уверены, что большее число просящих у Бога известных благодеяний имеет и большее право на получение их, по слову Спасителя (Мат. 18:19-20). Поэтому св. Игнатий за правило поставляет св. Поликарпу, чтобы собрания были часты, и советует справляться о присутствии каждого из верных по имени. К упомянутому побуждению присоединялось ещё и то, что присутствие пастырей, обыкновенно, придает более важности общественным молитвам, и предстоящие своим примером побуждают друг друга к ревности и благочестию.

Общественные молитвы, на которые, преимущественно, собирались верные, совершались утром и вечером. Их учили, таким образом, освящать начало и конец дня ("Постановления апостолов") и отнюдь, не извинять себя житейскими делами, которые были только прибавлением к духовным делам. Утренние молитвы, по-видимому заменяли утреннюю ветхозаветную жертву, а вечерние - вечернюю, и употреблялись для освящения начала ночи. Их иногда называли светильнами, потому что они совершались в такое время, когда уже начинали зажигать светильники, и теперь, в это время поется известный стих, напоминающий о свете. Общественное молитвословие, обычно, заключалось взаимным лобзанием мира (Тертуллиан, "О молитве Господней"). Те, кто не мог присутствовать в собрании: больные, заключенные в темницу, путешествующие - собирались между собою, как только это было возможно, и, если находились порознь, то не преставали, однако же, молиться в положенное время.

Кроме утра и вечера молились ещё в 3-м, 6-м и 9-м часу дня и в продолжение ночи. Климент Александрийский, Тертуллиан и св. Киприан ясно обозначают все эти молитвы. Они утверждают их примерами из Ветхого и Нового Заветов и приводят на то глубокие причины. Ориген требует, чтобы молились, по крайней мере, утром, в полдень, вечером и ночью ("О молитве"). Молящиеся, по обычаю, обращались к востоку и стояли с руками, воздетыми к небу. Часы молитвы считались по счету римлян (Климент, "Строматы"), которые делили весь день от восхода до захода солнца на 12 равных часов, но неравных по мере возрастания или убывания дней. Ночь равным образом делилась на 12 часов и на четвертые части, которые назывались стражами или сменами, поскольку на войне сменяли ночной караул четыре раза. Таким образом, если взять пример равноденствия, 1-ый час римский будет отвечать нашему 7-му часу утра, 3-й - 9-му, 6-й - полудню, 9-й - 3-му за полдень, 12-й - 6-му, из чего видно, что молитвы в продолжение дня следовали одна за другою через каждые три часа.

Среди ночи вставали, чтобы молиться по примеру псалмопевца (Пс. 118:62) и св. апостола Павла, когда он находился в темнице после побоев, перенесенных им вместе с Силою (Деян. 16:25). Климент Александрийский, Тертуллиан и Ориген упоминают о сей ночной молитве (Климент, "Строматы," "О воспитании детей"; Тертуллиан, "К жене"), св. Киприан отзывается о ней с похвалою ("О молитве в конце дня"); вообще, сей навык молитвенного бдения одобряется всеми отцами, как весьма полезный для умерщвления плоти и для возвышения духа к Богу в минуты самые безмятежные. Было так же правилом прочитывать Символ Веры каждое утро и в случае какой-либо опасности (Блаж. Августин, "Беседа 42"; св. Амвросий, "О девстве").

Наконец, дабы сколь можно чаще обращаться к Богу и строже выполнять заповедь о непрестанной молитве, составлялись молитвы, особенные для каждого занятия, следуя внушению св. Павла (Кол. 3:17). Таким образом все работы, как то: возделывание земли, сев, жатва и сбор плодов, начинались и оканчивались молитвами. Молились, начиная строить дом или жить в нем, начиная ткать холст или шить платье, или носить его, или делать что-нибудь подобное. Примеры такого рода молитв и теперь можно найти в служебниках. Приветствия в начале письма и при встречах состояли не в обыкновенном изъявлении дружбы, но в молитве (Свят. Златоуст, "Беседа на послание к фессалоникийцам"). Действия не столь важные сопровождались знамением креста, как сокращенной молитвой. Его изображали на челе и употребляли почти каждую минуту, т.е. каждый раз, когда надлежало входить, выходить, идти, садиться, вставать, ложиться, одеваться, обуваться, пить, есть и прочее (Тертуллиан, "О винце"; свят. Кирилл Иерусалимский, "Оглашение о Вознесении").

Собрания и литургия

Принадлежавшие к той же церкви собирались в воскресный день, называемый у язычников днем солнца, который у христиан был во всегдашнем уважении, ибо он напоминает о сотворении света и воскресении Христовом (Свят. Иустин, "Апология первая"). Собирались также в пятницу, называемую у христиан днем приготовления. Местом собрания был какой-нибудь частный дом, в котором отделялась одна из столовых комнат в верхнем жилье. Такова была горница, из которой упал юный Евтих во время полнощной проповеди ап. Павла в Троаде. Она была в третьем этаже, достаточно освещена, и верные туда собирались в ночь на воскресение для преломления хлеба, т.е. для Евхаристии, за которой следовала в ночь на воскресение вечерня (Деян. 20:7-11). Часто гонение заставляло христиан укрываться в подземельях за городом, как-то подтверждают каменные пещеры, находящиеся близ Рима, известные под названием Рима подземного (Бароний, Летописи 224, 245). Так было при императорах Филиппе и Гардиане (Евсевий, "История..."), а после низложения Павла Самосатскаго император Аврелиан приказал дом церковный отдать тем, кому присудят италийские и другие правоверные епископы (Евсевий, "История..."). Некоторые из этих открытых церквей находились в частных домах, как то известно о домовой церкви сенатора Пуденса. Иногда же для сего строились особые здания. Незадолго перед гонением Диоклетиана, церкви во всех городах, начиная с основания, были перестроены и гонение началось их разрушением (Евсевий, "История...").

В этих собраниях совершалось молитвословие, определявшееся, как указано выше, разными часами дня и ночи, приносилась безкровная Жертва, как действие, исключительно принадлежавшее священниками. Оно называлось или именами, взятыми из Св. Писания, как напр., вечерней, преломлением хлеба, жертвою, или именами, принятыми Церковью: синаксом, что значит собрание; Евхаристиею, что значит благодарение; Литургиею, что значит общественное служение. Оно совершалось иногда перед восходом солнца, особенно, во время гонений, во избежание помехи, которую могли устроить неверные (Киприан, "Письмо к Целилию"). В каждой церкви или в каждом приходе совершаема была лишь одна литургия, отправлял её всегда епископ, а за отсутствием или болезнью его - священники, которые были тут же и служили с ним вместе. Устав литургии, проходя разные времена и места, изменился через прибавление и отмену некоторых важных обрядов, но в существе своем остался неизменным. Вот что мы находим об этом у древних писателей.

После некоторых молитв читали Св. Писание сперва Ветхого, затем Нового Завета, чтение заключалось Евангелием, которое изъяснял настоятель, прилагая к сему наставления, сообразные с нуждами своей паствы (Свят. Иустин, "Апология"). После сего все вставали с мест и, обращаясь к востоку с воздетыми к небу руками, молились за людей всякого рода: христиан, язычников, знатных и бедных и, преимущественно, за пленных, больных и прочих страдальцев. Диакон побуждал предстоящих к молению, священник произносил возглас, а народ в знак согласия отвечал: аминь ("Постановления апостолов"; свят. Киприан "Письмо к Цецилию"). За сим следовало приношение Даров, т.е. хлеба и вина, растворенного водою, служивших веществом таинственной Жертвы. Предстоящие давали друг другу лобзание мира: мужчины мужчинам, а женщины женщинам - в знак совершенного единения; потом каждый относил дары священнику, который от лица всех приносил их Богу (Климент, "О воспитании детей"). Тогда, приступая к тайнодействию, он внушал предстоящим возвысить сердца свои к Богу, благодарить Его и славословить с ангелами и всеми небесными силами, потом, вспоминая установление Евхаристии и повторяя слова, изреченные при сем Иисусом Христом, совершал самую тайну (таинство - ред.), после чего читал с народом молитву Господню и, причастившись первый сам, чрез диаконов раздавал причастие всем предстоящим (Свят. Иустин, "Апология"). Ибо все, кто входили в Церковь, обязывались причащаться, особенно же, служители алтаря ("Правила апостолов"). Тело Господне принимаемо было с величайшею осторожностью и опасением, дабы ни малейшая крупица Причастия не упала на землю.

Тем, кто не мог присутствовать при совершении литургии, причастие отсылалось чрез диаконов или служителей церковных - аколуфов. Часть Причастия сохранялась для напутствия умирающих, как дорожный запас на дальнейший путь, их ожидающий. Позволялось верным брать Причастие домой (Тертуллиан, "К жене"), дабы каждое утро приобщаться до вкушения пищи или в случае опасности, например, когда надлежало идти на мучение, потому что не всякий день можно было собираться для слушания литургии. Причастие, отлагаемое для здоровых или больных, заключалось под видом только хлеба, между тем как в собрании все приобщались под двумя видами, кроме малолетних детей, которых причащали одним вином. Трапеза любви, следовавшая в древности за причащением Св. Тайн, состояла из обыкновенных яств, от коих все присутствовавшие вкушали на том же самом месте. Впоследствии она была предоставлена только вдовицам и нищим. За столом известная доля откладывалась епископу, хотя бы он и отсутствовал. Священники и диаконы получали по две доли, чтецы, певцы и привратники по одной ("Постановления апостолов"; Тертуллиан, "О посте").

Сокровенность таинств

В сих же самых собраниях совершались и все прочие священнодействия, коль скоро ничто сему не мешало; и вот почему так строго смотрели за тем, чтобы не впустить туда кого-нибудь из неверных, ибо во всей точности исполнялось предписание Спасителя, не давать святыни псам и не метать жемчуга перед свиньями (Мате. 7:6). От сей-то скрытности священнодействия получили наименование таинств, т.е. вещей тайных, о коих хранилось нерушимое молчание. Они скрываемы были не только от неверных, но и от оглашенных. Не только не совершали таинств в их присутствии, но никто не смел даже рассказывать им, что происходило в собрании, ни произносить в присутствии их слов, употребляемых при служении, ни говорить о свойствах священнодействия, и тем менее писали о сем, а если в общенародном поучении или в сочинении, которое могло попасть в руки язычников, заходила речь о Евхаристии или другом каком-нибудь таинстве, то при этом употреблялись слова им непонятные и загадочные. Таково в Новом Завете выражение "преломлять хлеб" (Деян. 2:42), т.е. раздавать освященные Дары, которое не могло быть понятно язычникам. Эта предосторожность существовала долгое время и после свободы, обретенной Церковью. Нужно исключить отсюда только апологии, в коих писатели объясняли таинства для отражения клеветы, возводимой на христиан.

Что могло нового принести христианство в мир?
Никогда еще в истории мира не выступали одна против другой две столь неравные силы, как античное язычество и юное христианство, римское государство и христианская Церковь. С одной стороны мы видим могущественное государство, господствующее над религией, культурой, семейной жизнью. С другой стороны мы видим христианскую Церковь в ее начатках, не обладающую ни богатством, ни искусством, ни наукой, совершенно не имея ничего кроме благовестия, кроме слова о„кресте, что в Распятом и Воскресшем открылось спасение для всех народов. Чтобы увидеть разницу между язычеством и христианством нужно охарактеризовать и то и другое.

С самого начала язычество, как подмена истины ложью, не могло удовлетворить человека. Политеизм господствовал всюду. Мертвое обрядничество, прочитывание формул, все это сделалось уже непонятным не только для народа, но и для произносящих их. Народ при церемониях оставался немым зрителем. Проникнувшие восточные культы в римское государство со своими оргиями и экстазом также не могли удовлетворить язычников. Все, что могло христианство противопоставить всей языческой силе мира сего, было лишь слово, свидетельство о Христе. И первые христиане, действительно, были такими свидетелями о Нем и, свидетельствовали о Христе словом и жизнью, любовью и страданиями. Противоположность христианства язычеству было во всем. Совершая богослужения эти бедняки, рыбари, делатели палаток, не имели никакой пышности, но богослужение их было поклонением Богу в духе и истине. В определенный день, в воскресение, они собирались вместе, пели песнь Христу, совершали молитвы, приносили хлеб и вино. Молитвою они начинали собрание, ею же и заканчивали и расходились по домам.

Но особенно важным подтверждением истины христианства служила жизнь его членов. Каких-то внешних преимуществ христианство никому не предоставляло. Кто принимал христианство, принимал его по глубочайшему движению своего сердца. Само это вступление в Церковь было уже жертвой, так как, человек, становившийся христианином, должен был порвать не только с вечными предрассудками, но и с отцом, матерью, сестрою, братом, и быть может оставить должность. Не только в церкви, но и везде христиане старались показать себя христианами. Каждый момент требовал от него исповедания, и каждое исповедание навлекало опасность. Выходил ли христианин на улицу, - там стояли языческие идолы, встречались процессии, в которых несли идолов и, которым оказывали почтение, чего, конечно, не мог сделать христианин. Отправлялся ли он в лавку, таверну, мастерскую, где стояли крохотные идолы, часто не более большого пальца, туда он тоже зайти не мог. Обычай требовал, чтобы при прохождении возле идолов приносились возлияния и делались курения. Христианин хотел занять денег: долговое обязательство, которое он должен был подписать, содержало в себе клятву языческим богам. Да и сама жизнь, как отдельного члена церкви, так и всей общины была строгая. За так называемые смертные грехи: идолопоклонство, богохульство, прелюбодеяние, разврат, - исключались из общины до полного искреннего раскаяния. По домам христиане читали Священное Писание и пели псалмы. Перед каждой трапезой они молились. При каждом выходе и входе, при одевании и обувании, ложась и вставая, они клали на себе крестное знамение; и это был не простой мертвый обычай, но живое воспоминание о Распятом.

Иной взгляд принесло христианство на; брак и семейную жизнь. Основы семейной жизни в язычестве находились в полном разложении. Христианство провозгласило брак свободным и, уважая личную свободу, предоставило каждому на волю, вступит ли он в брак или нет. С самого начала брак всегда освящался церковною молитвою. Дом, где в семье все были христианами, был как бы храмом Божиим. В нем читалось Священное Писание, и совместно совершались молитвы. Вместе все постились, вместе они в храме, вместе при скорбях и радостях, нет скрытого знамения крестом. "Если у тебя есть жена, то молись вместе с ней", говорится в уставе египетской церкви, "брачный союз да не будет препятствием к молитве".

Должное место в христианском обществе отведено было и женщинам. Здоровой, семейной жизни в языческом обществе быть не могло, так как женщина не занимала должного положения. У греков она была рабою мужа; у римлян, хотя и уважалась больше, но все-таки по отношению к мужу была совершенно бесправною. Древность никогда не признавала за женщиною полного человеческого достоинства.

Христианство же, напротив, освободило женщину от рабства и поставило ее одинаковое положение с мужчиною во всем том, что было высшего в жизни, именно в отношении ко Христу и Царства Божия. Христианские женщины достойно выступали как матери, как диаконисы, как мученицы, которые боролись вместе с мужчинами за получение нетленных венцов.

Если призванием христианской женщины было служить Богу чистой, целомудренной жизнью, то само собою понятно, что она отнюдь не должна была предаваться неестественной роскоши туалета, как это было со знатными дамами того времени. Делаясь христианкою все это должна была, она оставить.

В первые века христианские писатели особенно ополчались против каких бы то ни было украшений тела. Тертуллиан взывает к христианским женщинам, чтобы они не возлагали на свою «священную христианскую голову волосы, отрезанные быть может, у какого-нибудь негодяя, быть может преступника, быть может обреченного во ад». Украшение головы и лица Тертуллиан выразительно объявляет грехом, потому что те, которые украшают себя, хотят сделать себя прекраснее, чем какими создал их Бог, и таким образом порицают Бога, Создателя всего. Тот же Тертуллиан ратует за простоту и естественность: "Что растет - то Божие, что сделано искусственно - то от диавола".

Евангелие впервые предоставило человеческие права и детям. В древности они были бесправные. Отец семейства мог и воспитывать дитя, но мог его и выбросить. За это наказания не полагалось. Но христианство впервые научило родителей смотреть на детей как на дар Божий, как на залог, за который они становились ответственными пред Богом. В скором времени вошло во всеобщее употребление крещение детей, и таким образом, и самые малютки делались участниками благословений и преимуществ христианства. Словом, Евангелие научило смотреть на детей, как на собственность Божию.

Не меньшее влияние христианство оказало и на изменение отношения между господами и рабами. Бог нелицеприятен и пред Ним различия нет никакого. Церковь увещала господ смотреть на своих рабов как на братьев. Господин уже не мог относиться как к вещи к тому, кто был его братом во Христе. Но и рабов Церковь увещала к послушанию; они не должны были пользоваться исповеданием, что их господин есть их брат во Христе, в качестве предлога к непослушанию. Наоборот, рабы, как христиане, должны тем усерднее служить им. Худое обращение с рабами служило поводом к исключению господина из общины. В обычае стало отпускать рабов на свободу. Один богатый римлянин, в царствование Траяна, сделавшись христианином, в праздник Пасхи даровал свободу всем своим рабам, которых было у него 1.250 человек.

Увещая новообращенных христиан жить согласно с требованиями принятой ими веры Церковь внушала им труд, любовь к ближним, благотворительность и, в случае необходимости, пожертвовать своею жизнью ради исповедания имени Христова. Ап.Павел говорит: "...лучше трудись, делая своими руками полезное, чтоб было из чего уделить нуждающемуся" (Еф.4,28). И действительно, первые христиане употребляли свои средства не для обогащения и наслаждения, но чтобы оно служило братьям, и в этом любвеобильном употреблении труд впервые находит свою лучшую награду. Будучи бедняками, трудясь своими руками, они обогащали многих.

Следуя заповеди Спасителя: "да любите друг друга", христиане во всей полноте старались ее исполнить. Для язычников это было нечто новое. Языческая древность всецело и решительно эгоистична. Она не знала любви. Древность не знала снисхождения к слабым и угнетенным. "Человек для человека есть волк". "Все нищие, по мнению Плавта, должны быть изгнаны из государства, бедных не должно принимать, если они больны". Тот же Плавт говорит, что "плохую услугу оказывает бедным тот, кто дает ему есть и пить, потому что и то, что он дает ему только ухудшает и удлиняет ему жизнь к его бедности". Совсем иначе действовали христиане. В общине все было общее. Всякий служил другому, всякий молился за других. Любому просящему оказывалось подаяние. Сама жизнь христианской общины служила доказательством: там царствует любовь! Но кроме общей благотворительности, каждый христианин считал своим долгом благотворить в частном порядке. И это все совершали по слову Спасителя: "просящему у тебя дай". "Что выбираешь ты лиц, говорит Лактанций, ты должен каждого просящего у тебя считать человеком, и росящий у тебя делает то же самое, потому что он считает тебя за человека".

Обыкновенной формою приношения было приношение для совершения вечери любви, так называемых агап (αγαπη). Приносили хлеб и вино часть из которых отбирались для евхаристии, а остальное шло на пользу духовенства и бедных. Имена жертвователей записывались на особых таблицах, так называемых диптихах, и поминались в молитве. За умерших дары приносили их родственники в день их смерти - прекрасный обычай, который живо поддерживал связь между настоящей и загробной общиной. Средства, которые были в Церкви, были добровольными пожертвованиями всех её членов. Сами эти средства служили для пропитания вдовиц и бедных. Вообще Церковь на бедных смотрела как на свое сокровище. Когда от диакона Лаврентия потребовали сокровища Римской церкви, он привел всех бедных питаемыми церковью, и сказал префекту: "вот сокровище церкви".

Свою любовь и благотворительность христиане оказывали не толькоi к своим собратиям, но также и язычникам. Когда во время свт. Киприана в Карфагене бушевала эпидемия чумы, и язычники покидали трупы и больных на улицах, епископ призвал свою общину оказать помощь умирающим. По его призыву община приступила к делу. Служили язычникам пресвитеры и диаконы, которые, помогая другим, жертвовали и своей собственной жизнью. Нечто подобное произошло также и в Александрии, в царствование имп. Галлиена.

Рука об руку с любовью шли и страдания христиан. Особенное значение мученичества открывается в том, что смерть была завершением заявленного жизнью свидетельства. Своему мученическому венцу радовались и благодарили за это Бога. Мучителей своих они не проклинали, а напротив, молились за них. Сциллитанийские мученики в Нумидии (180 г.) выслушивая смертный приговор, благодарили Бога и, взойдя на эшафот еще раз пали на колена и благодарили опять. При самих тяжких страданиях христиан, мы не слышали слов гнева, ненависти, злости. Ничего подобного не встречается и в надписях катакомб. Мученичество служило бесценным даром Божиим.

Таким образом, все, что мы видели новое и славное в жизни христиан - это от Бога. Начать новую жизнь, перестать грешить, помогать бедным, любить врагов и положить душу за имя Христово - все это христиане приняли и научились от апостолов, а те, в свою очередь, от Иисуса Христа.

Сторчевой С. В., препод. ПДС

Первые христиане относились друг к другу с любовью и почтением, так что, по свидетельству современников, у них были как бы одно сердце и одна душа. "Посмотрите, как они любят друг друга", - писал о первых христианах известный апологет Тертуллиан. Многие верующие продавали свои имения и полученные за них деньги приносили к апостолам для раздачи нуждающимся.

Уже в Книге Деяний святых апостолов и апостольских посланиях присутствуют упоминания о епископах, пресвитерах и диаконах. Посвящение в сан сопровождалось молитвой и возложением апостолами рук на посвящаемого. Тем самым уже в первые годы после Воскресения Христова в Церкви устанавливается апостольская преемственность в священстве.

Распространение христианской веры вызывало озлобление среди иудеев. Христиан начали подвергать преследованиям. Многие из них были посажены в темницы и казнены по ложным обвинениям.

Но христиане подвергались преследованиям не только от бывших единоверцев. Язычники также смотрели на христиан с опасением, ведь они не поклонялись идолам и не приносили жертв в языческие праздники. Поскольку было известно, что христиане собирались по ночам в домах и вкушали в своих собраниях "тело" и "кровь", их обвиняли в человеческих жертвоприношениях.

Жестокие преследования обрушились на христиан со стороны римских властей. Первый период гонений пришёлся на правление императоров Нерона и Домициана. Последователей Христа распинали на крестах, бросали на съеденье диким зверям, обливали смолой и поджигали вместо факелов во время народных гуляний.

Количество христианских мучеников особенно возросло во время царствования императора Марка Аврелия. При нём по отношению к христианам начали употреблять изощрённые пытки и истязания, в ходе которых христиан убеждали отречься от веры.

Последняя вспышка гонений произошла в период правления императора Диоклетиана. В эти сложные времена христиане избрали местом своих собраний римские катакомбы, которые до сегодняшнего дня являются уникальным источником по истории христианской Церкви и подлинной сокровищницей раннехристианского искусства.

Жестокие гонения не остановили распространение христианства. Скорее наоборот, гонения только укрепляли веру и способствовали приходу в Церковь новых людей.

Язычников многое удивляло в поведении христиан: они ограничивали себя и в пище, не посещали зрелищ, делились своим богатством с нищими и неимущими, не мстили своим врагам - напротив, относились к ним с любовью и состраданием.

Несмотря на усердие римских властей в деле искоренения христианства, к началу четвёртого века последователей Христа можно было встретить во всех слоях общества - от патрициев до рабов. Наконец, при равноапостольном императоре Константине Великом христианство из гонимой религии превратилось в государственную.

Христианская Церковь основана на крови мучеников. Непоколебимая вера, мужество и твёрдость святых, пострадавших за Христа в первые века, производили неизгладимое впечатление не только на свидетелей казни христиан, но даже на самих мучителей. Известно много случаев, когда палачи сами обращались к Богу и принимали мученичество вместе со своими бывшими жертвами. Мученический подвиг первых христиан стал той евангельской закваской, которая преобразила всю Римскую империю, а затем и весь мир.

История не подтверждает наличие у христиан I – III веков храмов, напоминающих места богослужения верующих современных исторических церквей. Хотя, если бы того требовали Иисус и апостолы, верные их последователи вполне могли возводить или хотя бы делать попытки строить христианские храмы в затишьях между гонениями, ведь далеко не все общины были бедными, так как среди верующих были знатные люди, обладающие деньгами и властью (см. Мф. 27:57 , Ин. 19:39 , Деян. 6:7 , Деян. 17:12 , Деян. 18:8). Однако, христиане строили молитвенные дома либо проводили собрания в больших частных домовладениях.

Данный факт не оспаривают и некоторые авторитетные богословы популярных конфессий. Вот что по поводу мест собрания первых христаин пишет доктор богословия, профессор Московской Духовной Академии А. П. Голубцов (1860–1911 г.), специалист по церковной археологии и литургике в своем труде «Из чтений по церковной археологии и литургике» (гл. «Места молитвенных собраний христиан I–III веков»):

«Первыми христианскими церквами, выражаясь неточно и предположительно, были столовые залы частных домов . Избирая эти, а не другие помещения для своих богослужебных собраний , христиане, без сомнения, делали в них и некоторые приноровления, сообразно с потребностями своего богослужения. … Можно лишь предполагать с большой, однако, вероятностью, что приспособления эти состояли в приготовлении стола для совершения Евхаристии, возвышения для чтеца, мест для священнодействующих и молящихся... Обычай верующих первых веков собираться на молитву и богослужение в наиболее поместительных и удобных домах своих сочленов, … не был , впрочем, явлением только вынужденным , а потому и не прекратился с веком апостольским и послеапостольским.

Название христианских церквей молитвенным домом или просто домом не всегда указывает на домовые помещения для богослужебных собраний, но весьма часто прилагается к церквам, как открытым зданиям ».

Это подтверждают исторические документы. Отец церковной истории Евсевий Памфил (263-340 гг.) в 8 томе (п. 2) Церковной истории, рассказывая о гонениях на христиан императора Диоклитиана в 303, 304 годах, писал:

«Своими глазами видели мы, как молитвенные дома рушили от верха и до самого основания, а Божественные святые книги посередине площади предавали огню».

Апологет Тертуллиан (прибл. 160 – 230 гг.) в сочинении против Валентиниан (гл. III) говорил о простоте зданий христианских церквей (где голубя, он символически ассоциирует с Христом, противопоставляя его змию искусителю):

«Дом нашего голубя прост , всегда на возвышенном и открытом месте и обращен к свету: образ св. Духа любит восходящий образ Христа».

Во II книге «Апостольских постановлений» (гл. 57), датируемых концом IV века , излагающих учение «Дидаскалии» («Наставления апостольского» первой половины III века ), описаны здание христианской церкви того времени и служение в нем:

«А ты, епископ … Когда же соберешь Церковь Божию, то, как бы кормчий великого корабля, со всем знанием приказывай составлять собрания, повелевая диаконам, как бы матросам, чтобы назначали места братьям, как бы пловцам, со всем тщанием и степенностью. Прежде всего, здание да будет продолговато, обращено на восток, с притворами по обеим сторонам к востоку, подобное кораблю (вход иудейского храма был обращен на восток, см. Иез. 47:1 , Исх. 36:2 7, а вход современных православных храмов и притвор располагаются на западной стороне строения. – Прим. авт.) . В средине да будет поставлен престол епископа, а по обеим сторонам его пусть сидит пресвитерство и стоят проворные и легко одетые диаконы, ибо они уподобляются матросам и надсмотрщикам над гребцами по бокам корабля; а по их распоряжению в другой части здания пусть сядет народ со всем безмолвием и благочинием, а женщины - отдельно, и они пусть сядут, соблюдая молчание (в иудейской синагоге мужчины также сидели, и до сих пор сидят, отдельно от женщин. – Прим. авт.) .

В середине же чтец, став на некотором возвышении, пусть читает книги Моисеевы и Исуса Навина, книги Судей и Царств, книги Паралипоменон и книги о возвращении; сверх сего - книги Иова и Соломона и книги пророков.

Когда совершатся два чтения, другой кто-либо пусть поет песни Давыдовы, а народ пусть подпевает последние слова стихов. После этого диакон или пресвитер пусть читает Евангелие…

После же молитвы, одни из диаконов пусть занимаются приношением евхаристическим».

Как мы видим, здание раннехристианской церкви и богослужение в нем не слишком похожи на современные православный и католический храмы и применяемые в них богослуженые уставы.

Согласно археологическим и историческим данным первые христианские храмы как отдельные культовые здания начали появляться с IV века, когда церковь перешла под защиту государственной власти. В связи со стремительным увеличением числа верующих, служители, к сожалению, не пошли по пути увеличения количества или размера молитвенных домов, а принялись строить величественные храмы, которые сочли более достойными для государственной религии, тем более что это было поддержано государственными ассигнованиями. Свои храмы церковь зачастую возводила на месте языческих, или просто перестраивала их. Поэтому отчасти понятно, откуда взялось такое стремление к монументальности: христианская религия, став государственной, сочла невозможным иметь религиозные строения, уступающие в великолепии сносимым языческим храмам, которые обладали красотой и величием.

В первых храмах, как и в существовавших до IV века христианских молитвенных домах, не было иконостаса и алтаря, но имелись кафедры (возвышения) для проповеди, баптистерии (бассейны) для крещения и комнаты для принятия Вечери.

Литургия, иные ритуальные богослужебные действия и обряды начали входить в церковь постепенно. Сегодня многие православные христиане введены в заблуждение тем, что одна из литургий носит имя апостола Иакова. Они уверены, что Иаков - брат Иисуса Христа - был автором этой литургии. На самом деле официальное православие никогда так не утверждало. Из самого названия следует, что данная литургия носит имя апостола. А ее авторство Иакову приписывает лишь церковное предание. Вот что о литургиях и в частности о литургии Иакова можно прочитать на сайте православной церкви «Православие.ру» (www.pravoslavie.ru) в новостной информации от 31.01.2006 г. «Впервые совершена литургия апостола Иакова в скиту Ново-Тихвинского монастыря» и на официальном портале Томской Епархии (www.petripavel.tomsk.ru) в материале «Литургия святого апостола Иакова»:

«В первые годы христианства литургия совершалась не по устоявшемуся образцу , а была плодом молитвенного горения предстоятеля… Постепенно обретенный опыт – последование молитв и священных действий – закреплялся и складывался в устойчивый чин богослужения. Таким образом сложились чинопоследования литургий, носящих имена апостолов: например, литургия апостола Иакова, апостола Марка, антиохийская литургия 12-ти апостолов и другие».

А вот что о вхождении в церковь богослужения по строго регламентированному уставу пишет протоиерей православной церкви Александр Борисов (1939 г.) кандидат богословия, президент Российского библейского общества в своей книге «Побелевшие нивы» (гл. 3):

«В начале любого семинарского пособия по литургике можно прочесть, что в самые первые века существования христианства не было единого богослужебного устава. Были библейские псалмы, раннехристианские гимны, были молитвословия или песнопения, слагаемые самими верующими или пресвитерами и епископами раннехристианских общин. Позже, особенно со времен Константина Великого (IV в.), с целью упорядочения богослужения (точнее, его единообразия), в крупных религиозных центрах - Константинополе, Иерусалиме, в монастырях - стали вводиться богослужебные уставы, или типиконы. Типикон, называемый Иерусалимским, появился в VI в. … Всевозможные дополнения вносились в Типикон вплоть до XI в. В России ныне действующий Иерусалимский устав (Типикон) был введен в начале XV в.».

В церкви первых веков, не только не было общеобязательных литургий, но и вообще не было богослужений, напоминающих те, которые проходят в современных храмах. Раннехристианские источники не подтверждают факт проведения в церкви первых трех веков какого-либо сложного ежедневного служения и тем более круглосуточного. Верующие периодически собирались вместе, лишь придерживаясь установленного ими самими общего плана проведения собраний. Вот как описывает еженедельные собрания христиан своей поместной церкви апологет Иустин Мученик (прибл. 100 – 165 гг.) в труде «Первая Апология» (п. 67):

«В так называемый день солнца (ныне воскресенье. - Прим. авт.) бывает у нас собрание …; и читаются, сколько позволяет время , сказания апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, предстоятель посредством слова делает наставление и увещание подражать там прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы. Когда же окончим молитву, тогда … приносится хлеб, и вино, и вода; и предстоятель также воссылает молитвы и благодарения, сколько он может . Народ выражает свое согласие словом – аминь, и бывает раздаяние каждому и приобщение даров (раздаются хлеб и вино. - Прим. авт.) , над коими совершено благодарение, а к небывшим они посылаются через диаконов».

Тот факт, что христианские общины в первые три века н.э. собрания проводили по установленному ими порядку, не является подтверждением того, что Бог разрешил, и тем более повелел, вводить в новозаветную церковь ритуалы и церемонии. Безусловно, Творец не приемлет беспорядка, «потому что Бог не есть Бог неустройства» (1 Кор. 14:33). Однако не нужно путать порядок в собрании при богослужении, который, конечно, угоден Создателю, с многочисленными сложными длительными церемониями и обрядами, которыми постепенно начало «обрастать» христианство.

Василий Григорьевич Перов в наибольшей степени известен в качестве основателя критического реализма, наиболее знаменитые его картины относятся к бытовому жанру. Однако на последнем этапе жизни, после пережитых разочарований, автор обращается к сюжетам другого плана. В конце 70-х готов XIX века автор обращается к евангельской тематике, которая прослеживается и в работе «Первые христиане в Киеве».

В основу картины были положены исторические события. На полотне изображены первые христиане, которые прибыли на территорию Древней Руси. Они не имели постоянного пристанища, и вынуждены были таиться в угрюмых пещерных лачугах.

Действие происходит в ночное время: группа людей, достаточно плотно прижавшись друг к другу, читает христианские молитвы. Одеты они небогато, с левого боку особенно выделяется фигура седовласого старика, обернутого в лохмотья. В центре группы в черной рясе на коленях стоит священник с длинной белой бородой. Перед ним раскрыта священная книга, руки распростерты, глаза полуприкрыты.

В основе картины лежит не сам исторический момент, а его интерпретация. Художник пытался передать именно психологическое состояние героев картины, переживание религиозных чувств. В этом плане он особенно обращает на себя внимание лицо человека, стоящего за священником. Его открытые глаза подняты вверх, взгляд внимателен.

Мистическое настроение создает световой контраст полотна, на котором и построена вся картина. Людей окружает таинственный сумрак. Источником цвета становятся как будто священные книги: одна расположена на столе перед образом, а второй свиток держат молодой человек с девушкой. В результате зрителю хорошо видны только наполненные искренней верой лица людей, которых писания и молитвы как будто вырывают из кромешного мрака.

Помимо описания картины В. Г. Перова «Первые христиане в Киеве», на нашем сайте собрано множество и других описаний картин различных художников , которые можно использовать как при подготовке к написанию сочинения по картине, так и просто для более полного ознакомления с творчеством прославленных мастеров прошлого.